Несколько часов из жизни верующего человека

Трифон Сергеевич до сих пор не может понять, сон это был или явь. Однажды тихим июльским вечером он шел по городу и размышлял о замысловатости человеческого бытия, о его непостижимости для человеческого разума. Вдруг неожиданно для себя он ощутил, что размышления начинают приобретать форму спора, а невидимый оппонент – материализовываться. Впрочем эмоции, которыми невидимый собеседник подкреплял свои аргументы, не перехлестывали через край: диалог проходил вполне пристойно и благородно…


Было жарко. Навстречу шла девушка. Молодая, красивая и… почти раздетая. Края ее юбки граничили с рубежом, которым оканчивается родовой путь каждого человека, а короткая и открытая майка топик едва прикрывала чадокормящие органы. Неудивительно, что тема разговора сменилась сама собой.
– Вот это да! – восхищенно выдохнул невидимый попутчик. – Не девушка – мечта!
– Распутница, - возразил Трифон Сергеевич. – В Евангелии про таких сказано, что лучше бы им не родиться на свет, а повесить камень на шею и утопиться.
– Это еще почему? – запротестовал оппонент, и Трифон Сергеевич вполне ощутимо почувствовал бурный клокот его плоти.
– Да потому, что она своим вульгарным видом соблазняет людей и понуждает их следовать зову низменных страстей, затмевающих разум. А ведь смысл человеческой жизни заключается именно в победе духа над телом, но никак не наоборот. В этом спасение.
– Меня невозможно победить, – безапелляционно заявил вдруг окончательно приобретший осязаемые формы невидимка. – Ведь я твоя плоть. Как можно бороться против самого себя?
– Не знаю, как вам, а мне подобные встречи явно не на пользу, – неожиданно вмешался в разговор кто-то третий. Его тоненький голосок напоминал переливы звонкого колокольчика.
– Ты кто? – недоуменно молвил Трифон Сергеевич.
Новый знакомый простодушно засмеялся своим хрустальным колокольчиковым смехом:
– Догадайся! Например, Тертуллиан называл меня христианкой.
– Ты моя душа? - несмело предположил Трифон Сергеевич.
– Молодец! – бесхитростно открылась душа. – Это я. Можно мне тоже поучаствовать в ваших измышлениях?
– Конечно! – дружно воскликнули Трифон Сергеевич с плотью. – Ведь только вместе мы и составляем единое целое, которое имеет право называться человеком.

Втроем они вошли в магазин.
– Скажите, у вас есть соленые помидоры? - спросил Трифон Сергеевич прямо-таки изуродованную пирсингом молоденькую продавщицу.
Хозяйка прилавка, бесстрастно пережевывая жевательную резинку, выдержала унизительную для покупателя паузу и только после этого оборонила:
– Чаво?
– Я говорю, помидоры соленые есть? – уже не так смело и громко, как в первый раз, повторил Трифон Сергеевич.
– Скоко? – сонно отозвалось торговое чадо, едва переплюнув сложно произносимое для него слово через губу.
– Ну, взвесьте граммов семьсот, - попросил Трифон Сергеевич, впервые ощутив себя в роли просящего подаяние.
Обдав покупателя тяжелым и невероятно презрительным взглядом, работница торговли степенно удалилась в подсобку и, спустя некоторое время, лихо бросила на весы кулек с помидорами. Надо сказать, что бросок оказался неудачным. Это Трифон Сергеевич ощутил по прохладе овощного рассола, стекающего по лицу.
– Хамка! – мгновенно отреагировала плоть. – Дайте жалобную книгу!
– Чаво? – как-то уж совсем по-мужски подбоченилось дитя перестройки. – А, может, тебе еще и Бетховена дать почитать?
По достоинству оценившие богатый интеллектуальный потенциал коллеги, товарки по торговому цеху дружно загоготали, а стоящие в очереди покупатели предпочли не вмешиваться в конфликт. Они с интересом наблюдали за развитием событий.
– Держи себя в руках! – участливо посоветовала душа, словно почувствовав, что ее обладатель находится на грани срыва. – Не позволяй страсти разгораться в тебе.
– Нельзя оставлять хамство без наказания, – возмутилась в свою очередь плоть. – Пусть получит по заслугам!
С трудом сдерживая в себе гнев, Трифон Сергеевич, наконец, принял решение.
– Сдачу, – как можно спокойней потребовал он.
– Чаво? – изменилось в лице пирсинговое чудо. Продавщица даже
перестала жевать, а на ее лице застыло чувство неподражаемого разочарования в покупателе как в объекте, недостойном настоящего скандала.
Пока работница прилавка пребывала в легком нокдауне, инициативу решила перехватить плоть.
– Ничаво! – вдруг ляпнула она, видимо, не выдержав эмоционального накала. – Бетховена будешь читать сама. Дома. По вечерам. А я прочитаю жалобную книгу и оставлю в ней свой автограф! Сейчас.
– А жалобной книги нет! А жалобной книги нет! – словно двое из сумы, появились уже было разошедшиеся торговые подруги. – А она у хозяина!
– Скандалист! – вдруг неожиданно подключилась к инциденту и доселе терпеливо молчавшая очередь. – Девушке жизнь испортить хочешь?!
Ситуация приняла неожиданный оборот.
– Доигрались? – пожурила душа. – Я же предупреждала, что не стоит связываться…

Понуро склонив головы под осуждающими взглядами присутствующих, они вышли из магазина. Смеркалось.
– Присядем? – предложила плоть, увидев пустую скамейку.
– Пожалуй, – согласился Трифон Сергеевич.
Внезапно к ним подошла развеселая компания подростков.
– Как дела, отец? – развязно оскалился в недоброй улыбке один из них.
Трифон Сергеевич не ответил. Душа его в этот момент была как никогда, спокойна. И даже плоть, словно чувствуя свою вину за произошедшее в магазине, насупленно промолчала. Шпаненок приобнял Трифона Сергеевича.
– Что, батя, и закурить не найдется?
Компания прыщавых молодцов весело захихикала. Они интуитивно, словно стая голодных волчат, почуяли потенциальную жертву. Трифон Сергеевич молча стряхнул чужую руку с плеча и встал. Заводила с компанией с неподдельным интересом посмотрели на него.
– Никак, драться собрался, дядя?
Трифон Сергеевич почувствовал, как плоть заиграла мускулами, а душа тревожно предупредила:
– Не связывайся. Ведь ты старше, мудрее, постарайся с достоинством уйти!
Почувствовав ее правоту, он уже было повернулся и хотел удалиться, как его остановил насмешливый голос задиры:
– Струсил, папаша?
– Да нет, – спокойно ответил Трифон Сергеевич. – Это вы трусы. Один на один, небось, слабо, вот вы гурьбой и куражитесь.
– Кому слабо? – взбеленился заводила. – Мне?
Подскочив к рядом стоящему ларьку, он о чем-то переговорил с, видимо, знакомой продавщицей и вернулся, но уже с ножом. Под восторженные возгласы товарищей парень многозначительно начал срезать бинт с перевязанной руки… И тут, неожиданно для всех, к остановке подъехала милицейская машина. Заводила нервно кинул нож в открытое окошко ларька и принял безучастный вид. Из машины вышли милиционер и два омоновца.
– Что тут у вас происходит?
– Вот этот чумной мужик на меня драться кинулся, – вдруг плаксиво заканючил шпаненок. – Пойдем, говорит один на один и все тут.
– Врет он все! – возмутилась душа. – Они сами спровоцировали конфликт.
Трифон Сергеевич подробно рассказал, что произошло, и попросил милиционера привлечь подростков к ответственности за хулиганство.
– Не имею права, – сочувственно отчеканил представитель законопорядка. – Вот если бы они вас ножичком порезали или хотя бы избили…
– Извините, не успели, – смущенно пробормотал Трифон Сергеевич и предложил.
– Ну, тогда хоть заберите их в отделение до утра. Разве вы не видите, что подростки явно ищут приключений?
– Идите лучше домой, – участливо предложил милиционер. – А мы их для выяснения личности и постановки на учет в отделение отвезем.
Радуясь торжеству справедливости, душа констатировала:
– Все-таки хорошая у нас милиция. Боевая. А вот законы никудышные.
Перейдя на следующую остановку, они остановились в ожидании попутной маршрутки. Вдруг на противоположной стороне площади Трифон Сергеевич заметил знакомую ватагу. В свете фонарей было отчетливо видно заводилу с увесистой дубиной в руке. Опьяненная своей безнаказанностью, стая явно жаждала крови…

Неожиданно все вокруг преобразилось. На небе ярко засияла полная луна, площадь наполнилась народом, а на трибуне появились три трона. На них с жезлами правосудия и верховной власти восседали три особы в пышных царственных одеждах. Имя одной было Бесстыдство, другой – Хамство, третьей – Лицемерие.
– Итак, выносим приговор, – объявило Лицемерие. – Я думаю, ни у кого не вызывает сомнения факт, что этот человек, – оно указало пальцем на Трифона Сергеевича, – душевнобольной. У него явное расщепление психики. Впрочем, как и у всех христиан. Ведь они буквально сотканы из раздирающих их на части противоречий. И я это говорю вам как психолог. Более того, вместо того, чтобы жить в свое удовольствие, цельно, он постоянно конфликтует со всеми, ища никому не нужную правду. А кому она нужна, эта святость?
– Воистину так! – согласилось Бесстыдство. – Такой же, как все, а все туда же, корчит из себя праведника. Одно слово – ханжа…
– Полностью с вами солидарно! – подытожило приговор Хамство.
– Странный он какой-то: не матерится, не буянит, не врет. Даже поскандалить и то толком не может. Не наш он человек, ой, не свойский. Точно, больной.
Поднявшись, троица торжественно зачитала осуждающий Трифона Сергеевича приговор. Заполонившая площадь толпа радостно возликовала и кинулась осыпать лепестками роз новоявленных пророков. Люди были безмерно рады тому, что с них сбросили нравственные узы и разрешили грешить. Что они не ханжи, не безумцы и не возмущающие общественное спокойствие правдолюбцы. И не было в тот момент на всем белом свете никого счастливее их…
Неожиданно Трифон Сергеевич ощутил капли воды на своем лице. Это был не дождь. Потому что морось, падавшая с неба, имела странный солоноватый привкус. Он поднял голову и увидел многочисленную стаю белых птиц, озаряемых лунным светом.
– Это души собравшихся здесь людей, – пояснила душа. – Они плачут и скорбят по всем отрекшимся от Бога.
И не было ничего удивительного в том, что стон белоснежной стаи, парящей над площадью, народ не слышал. Ибо плоть его огрубела и, отгородившись от души толстым слоем человеческих пристрастий и пороков, стала неспособной чувствовать спасительную симфонию неосязаемой христианки. Надев маску свободного человека, люди желали только одного – хлеба и развлечений…


Сергей Пахалянц



Православный центр «Жизнь»



г. Волжский